Live long and fuck off
На этот раз с книжной битвы, которая для разминочки прошла осенью. Я туда сделала кучу всего, потому что меня летом УПОРОЛО В ХЛАМ!!! Не осилила арт-выкладку, ибо еще не доросла.
Заглушки для визитки тоже мои, люблю такие псевдорукотворные штуки.
С них и начнем.
Название: Зеленые розы
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Гуанако, Габриэль Евгеньевич
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: обесцененная лексика
читать дальше
Гуанако честно пытался найти себе полезное занятие: открыть нужную главу в монографии, принести еще справочник, сделать чай с градусом. Все что угодно, лишь бы не пялиться так.
А взгляд все равно то и дело скользил по досадливо закушенной губе, по линии шеи, по беззащитно торчащим в широком вороте рубашки ключицам. И сразу никаких связных мыслей в голове, только порнографические картинки.
Но, леший еби, это же твой студент! Не то чтобы Гуанако волновали такие тонкости и что про них в университетском уставе написано, на всякие там правила он хуй положил еще в младшеотрядском возрасте. Просто, если начать свои интенции демонстрировать – сбежит от него нахер первый в жизни дипломник. Было ведь уже такое.
После того блядского экзамена, на котором они познакомились, уходили поздно, остановились на крыльце перекурить. И только тут Гуанако разглядел, что мальчик не только ёбнутый на всю голову (Набедренных и блядские скопники, охуеть можно), но еще и очень-очень красивый. Стоял под тёплым фонарным светом, курил (не в затяг, конечно), и дым вокруг него вился как-то художественно. Удержаться и не поцеловать было решительно невозможно. Только вот мальчик оказался нервный, сигарету выронил и сбежал. А Гуанако так и остался стоять на крыльце, докуривать и думать (в основном, о непристойном).
К осени Гуанако думать перестал, да и вообще из головы выкинул и этот блядский экзамен, и роман. Поэтому, когда в сентябре ему выдали студента на дипломное руководство, малость охуел. Габриэль, леший еби его батюшку, Евгеньевич Онегин. Хочет диплом писать только у него, иначе грозит вообще из Университета уйти.
Очень быстро стало понятно, что отпускать его из Университета не нужно, а нужно прямо с этого же семестра окучивать на предмет аспирантуры. Науку историю Габриэль любил самозабвенно, говорил красиво и по делу, куда только вся его застенчивость девалась. Самое место на кафедре, а романы писать и на каникулах можно.
Вот только сейчас, когда он сидел на кухне, читал, хмурился, делал пометки, ни о чем таком говорить с ним не хотелось. Хотелось целовать, долго и со вкусом, хотелось расстегнуть еще несколько мелких пуговиц на дореволюционной какой-то рубашке. В общем, много чего еще хотелось.
Но время позднее, нужно было допивать блядский чай с градусом, от которого на щеках Габриэля проступил едва заметный румянец, и провожать гостя до двери. В прихожей он замотался шарфом, закутался, и дышать стало вроде как легче. А потом поднял на Гуанако голубые-голубые, как морская вода, глаза, и все - пиздец. Приплыли.
Целоваться Габриэль отчаянно не умел (как, блядь? в старшем отряде только этим все поголовно и занимаются). Неопытность его, правда, окупалась фантастической какой-то доверчивостью и самозабвенностью. Ластился под рукой, льнул всем телом, путался пальцами в волосах. А потом отшатнулся, посмотрел испуганно и выскользнул за дверь. Только простучали по крутой лестнице торопливые шаги.
Гуанако так в дверях и замер, охуевая. Вот тебе и первый дипломник. Сам же и проебал, даже свалить не на кого. Завкаф поржет, когда завтра узнает.
По-честному, слухи на кафедре его сейчас вообще не ебали. Куда обиднее было, что он снова сбежал, и снова Гуанако остались одни непристойные картинки. Первая опасная мысль уже запрыгала где-то, засвербела: теперь у тебя есть цель. Блядская метафорическая цацка на метафорическом пароходе. Слабо?
Не слабо! Назавтра Гуанако с раннего утра приперся на широкое университетское крыльцо, ждать свою метафорическую цель.
С букетом зеленых роз.
Название: Бирюзовые сигареты
Канон:Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Габриэль Евгеньевич
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
читать дальше
Теперь он просыпается и чутко прислушивается. Глаза открывать страшно, пока не услышишь из кухни звон посуды. Значит, все в порядке, значит, не ушел. Просто, как обычно, встал раньше, чтобы сварить кофе.
За окном снова шелестит дождь, и голову от подушки не оторвать. Но лежать в опустевшей постели неуютно, поэтому нужно, необходимо добрести до кухни.
Тучи обложили небо, затуманили голову. Мысли путаются, и только если подойти сзади, обнять, уткнуться в широкую максимову спину, в голове проясняется, рассеивается липкий холодный туман.
Максим оборачивается, обнимает, и в его руках Габриэль Евгеньевич наконец-то собирается, становится целым, не остается ничего, кроме здесь-и-сейчас. Хочется прижаться сильнее, и так обидно, что рук мало, пальцев мало, чтобы обнять, чтобы вцепиться и не отпускать больше.
Если не обнимать, не цепляться, то не останется ничего, размоют, растворят его проклятые бедроградские дожди.
Максим смотрит вопросительно. Нужно разгладить эту морщинку между бровей, не было ее там раньше. Пальцы скользят ото лба к виску, очерчивают скулу, проводят по губам.
Хочется, чтобы Максим улыбнулся, как раньше, но он только хмурится. И в глазах читается все тот же вопрос, что повис между ними с мая: зачем ты уезжал, зачем ты его послушал? С ним у вас так же было?
Да нет же, глупый. Плохо с ним было, хуже, чем пятнадцать лет назад, когда кровь из располосованных вен стекала по грязному кафелю. Только как об этом скажешь?
Максим разжимает руки, отворачивается к плите, звенит чашками. Уже злится, и можно только отойти, не трогать, ждать, пока перекипит.
Максим умница, он почти научился с собой справляться. Тогда, в мае, слова не сказал, даже помог собрать вещи, проверил, чтобы в чемодане оказалось все необходимое. А потом расколотил сервиз.
Безвкусный сервиз было ничуть не жаль. Подарок от факультета, на тридцатилетие, кажется. Габриэль Евгеньевич сразу же задвинул его подальше, как он поступал со всеми неудобными напоминаниями. Как бы хотелось, чтобы ни возраста, ни настоящего его имени никто не знал, чтобы можно было все это выбрать по своему вкусу. Пока же получалось только игнорировать. Он знает, что все знают правду, но очень хорошо научился делать вид, что ему плевать. Это тоже непростое умение, и если бы он не видел, как можно на самом деле, думал бы, что это и есть высшее искусство – закутаться в собственный морок, отгородиться им от мира.
Но он-то знал, что бывает иначе. Что все возможно, если очень сильно поверить. Только один человек так мог. Он творил из послушной, как глина, действительности химер, неотвратимо притягательных издали, страшных, если подойти поближе. Габриэль Евгеньевич покупался на этот обман. Зачарованный, всякий раз поддавался чужой воле, и всякий раз, заглянув в глаза чудовищ, отшатывался в ужасе.
В первый раз было просто больно, и боль в перерезанном запястье помогала на время отвлечься от другой, куда более сокрушительной боли. Потом была больница, лекарства, которые не помогали, скандал на кафедре и месяцы, проведенные в башне, взаперти.
Второй раз случился, когда он наконец привык улыбаться ему так же, как и остальным сотрудникам кафедры. Здороваться по утрам, обсуждать расписание. Проходить мимо, не оборачиваясь, и на лекциях не задерживать взгляд на мальчике, который теперь просыпался в его постели.
Сережа возник тогда на пороге, мокрый насквозь, очень пьяный и очень несчастный. Путано объяснил, что скоро, кажется, пропадет надолго, что устал от Университета, что это, наверное, правильно, вот так… Кажется, просил прощенья, но это было уже неважно, потому что руки сами потянулись отвести от лица мокрые пряди, погладить по щеке.
Больно было потом, и с этой глухой, изматывающей болью, как оказалось, можно было даже жить. Если спрятать подальше ключи.
В несчастливый третий раз больно почти не было. Только очень-очень холодно и страшно. Страшно было говорить «наигрались» и видеть, как из зеленых глаз утекает лихорадочная веселость, страшно было возвращаться в пустую бедроградскую квартиру. Пить горький кофе, ложиться в холодную огромную постель и смотреть ослепшими от слез глазами в темноту.
Максим, терпеливый и преданный, вернулся, но стал каким-то далеким и спокойным. Целовал рассеянно и все пытался что-то спросить. Вот и сейчас он ушел на работу, а незаданные вопросы повисли в воздухе, ядовитые и ненужные.
Габриэль Евгеньевич побрел обратно в спальню, безуспешно поискал в тумбочке савьюр, но с полки выпали только смешные разноцветные сигареты. Воспоминания впились колючками.Табачный дым с тенью цветочного запаха забрал и их вместе с тревогой и страхом. Потрескивая, прогорала разноцветная бумага, и дым плотными завитками поднимался к балдахину.
Максим не любил, когда он курил в спальне, Максим стал часто раздражаться по пустякам. Ему нужны объяснения, слова. Но слова не помогают, они непослушные, громоздкие, они запутывают еще больше. Слова однажды раздавят их, закроют собой то, что есть на самом деле.
А Максим злится, не понимает.
Не злись на меня, прости.
Я бы с радостью ответил тебе, если бы мне не было так страшно.
Огромное количество челленджа, потому что канон очень визуальный и материальный.
Мои любимые перстни, которые у половины вызывают зависть, у второй половины - баттхерт.
Рейтинг: R
Размер: 238 Кб
Количество: 4
Предупреждения: каноничный мат
читать дальше
Мой коронный парижский чай. Прилагаю рецепт и фотки, которые мне самой страшно нравятся. Тренировала на них предметную съемку.
читать дальше Ингредиенты
Сок апельсиновый — 135 мл
Чай черный — 135 мл
Коньяк — 2-3 ст. л.
Лимон — 1/2 шт
Сахар (по вкусу, можно заменить мёдом)
Орех мускатный (щепотка)
Приготовление
1. Заварить чай.
2. Поместить чай, апельсиновый сок и цедру половины лимона в кастрюльку и почти довести до кипения, но не кипятить.
3. В бокал для сервировки добавить мёд или сахар и коньяк.
4. Добавить горячий чай с соком, все перемешать. Посыпать мускатным орехом.
И напоследок косплей самого "моего" персонажа из всего канона. Слабая компенсация за то, что нигде не получится поиграть.
Огромное спасибо Крылатый за съемку и обработку.
"Чтобы душа просила неба или революции, земных проблем недостаточно, тут следует дождаться вдохновения.[ ]— Будьте поэтом до конца и скажите ещё, будто для вдохновения требуется муза"
Заглушки для визитки тоже мои, люблю такие псевдорукотворные штуки.
С них и начнем.
Название: Зеленые розыКанон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Гуанако, Габриэль Евгеньевич
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: обесцененная лексика
читать дальше
Гуанако честно пытался найти себе полезное занятие: открыть нужную главу в монографии, принести еще справочник, сделать чай с градусом. Все что угодно, лишь бы не пялиться так.
А взгляд все равно то и дело скользил по досадливо закушенной губе, по линии шеи, по беззащитно торчащим в широком вороте рубашки ключицам. И сразу никаких связных мыслей в голове, только порнографические картинки.
Но, леший еби, это же твой студент! Не то чтобы Гуанако волновали такие тонкости и что про них в университетском уставе написано, на всякие там правила он хуй положил еще в младшеотрядском возрасте. Просто, если начать свои интенции демонстрировать – сбежит от него нахер первый в жизни дипломник. Было ведь уже такое.
После того блядского экзамена, на котором они познакомились, уходили поздно, остановились на крыльце перекурить. И только тут Гуанако разглядел, что мальчик не только ёбнутый на всю голову (Набедренных и блядские скопники, охуеть можно), но еще и очень-очень красивый. Стоял под тёплым фонарным светом, курил (не в затяг, конечно), и дым вокруг него вился как-то художественно. Удержаться и не поцеловать было решительно невозможно. Только вот мальчик оказался нервный, сигарету выронил и сбежал. А Гуанако так и остался стоять на крыльце, докуривать и думать (в основном, о непристойном).
К осени Гуанако думать перестал, да и вообще из головы выкинул и этот блядский экзамен, и роман. Поэтому, когда в сентябре ему выдали студента на дипломное руководство, малость охуел. Габриэль, леший еби его батюшку, Евгеньевич Онегин. Хочет диплом писать только у него, иначе грозит вообще из Университета уйти.
Очень быстро стало понятно, что отпускать его из Университета не нужно, а нужно прямо с этого же семестра окучивать на предмет аспирантуры. Науку историю Габриэль любил самозабвенно, говорил красиво и по делу, куда только вся его застенчивость девалась. Самое место на кафедре, а романы писать и на каникулах можно.
Вот только сейчас, когда он сидел на кухне, читал, хмурился, делал пометки, ни о чем таком говорить с ним не хотелось. Хотелось целовать, долго и со вкусом, хотелось расстегнуть еще несколько мелких пуговиц на дореволюционной какой-то рубашке. В общем, много чего еще хотелось.
Но время позднее, нужно было допивать блядский чай с градусом, от которого на щеках Габриэля проступил едва заметный румянец, и провожать гостя до двери. В прихожей он замотался шарфом, закутался, и дышать стало вроде как легче. А потом поднял на Гуанако голубые-голубые, как морская вода, глаза, и все - пиздец. Приплыли.
Целоваться Габриэль отчаянно не умел (как, блядь? в старшем отряде только этим все поголовно и занимаются). Неопытность его, правда, окупалась фантастической какой-то доверчивостью и самозабвенностью. Ластился под рукой, льнул всем телом, путался пальцами в волосах. А потом отшатнулся, посмотрел испуганно и выскользнул за дверь. Только простучали по крутой лестнице торопливые шаги.
Гуанако так в дверях и замер, охуевая. Вот тебе и первый дипломник. Сам же и проебал, даже свалить не на кого. Завкаф поржет, когда завтра узнает.
По-честному, слухи на кафедре его сейчас вообще не ебали. Куда обиднее было, что он снова сбежал, и снова Гуанако остались одни непристойные картинки. Первая опасная мысль уже запрыгала где-то, засвербела: теперь у тебя есть цель. Блядская метафорическая цацка на метафорическом пароходе. Слабо?
Не слабо! Назавтра Гуанако с раннего утра приперся на широкое университетское крыльцо, ждать свою метафорическую цель.
С букетом зеленых роз.
Название: Бирюзовые сигареты
Канон:Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Габриэль Евгеньевич
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
читать дальше
Что нет невзгод, а есть одна беда
Твоей любви лишиться навсегда.
Шекспир. Сонет №90
Твоей любви лишиться навсегда.
Шекспир. Сонет №90
Теперь он просыпается и чутко прислушивается. Глаза открывать страшно, пока не услышишь из кухни звон посуды. Значит, все в порядке, значит, не ушел. Просто, как обычно, встал раньше, чтобы сварить кофе.
За окном снова шелестит дождь, и голову от подушки не оторвать. Но лежать в опустевшей постели неуютно, поэтому нужно, необходимо добрести до кухни.
Тучи обложили небо, затуманили голову. Мысли путаются, и только если подойти сзади, обнять, уткнуться в широкую максимову спину, в голове проясняется, рассеивается липкий холодный туман.
Максим оборачивается, обнимает, и в его руках Габриэль Евгеньевич наконец-то собирается, становится целым, не остается ничего, кроме здесь-и-сейчас. Хочется прижаться сильнее, и так обидно, что рук мало, пальцев мало, чтобы обнять, чтобы вцепиться и не отпускать больше.
Если не обнимать, не цепляться, то не останется ничего, размоют, растворят его проклятые бедроградские дожди.
Максим смотрит вопросительно. Нужно разгладить эту морщинку между бровей, не было ее там раньше. Пальцы скользят ото лба к виску, очерчивают скулу, проводят по губам.
Хочется, чтобы Максим улыбнулся, как раньше, но он только хмурится. И в глазах читается все тот же вопрос, что повис между ними с мая: зачем ты уезжал, зачем ты его послушал? С ним у вас так же было?
Да нет же, глупый. Плохо с ним было, хуже, чем пятнадцать лет назад, когда кровь из располосованных вен стекала по грязному кафелю. Только как об этом скажешь?
Максим разжимает руки, отворачивается к плите, звенит чашками. Уже злится, и можно только отойти, не трогать, ждать, пока перекипит.
Максим умница, он почти научился с собой справляться. Тогда, в мае, слова не сказал, даже помог собрать вещи, проверил, чтобы в чемодане оказалось все необходимое. А потом расколотил сервиз.
Безвкусный сервиз было ничуть не жаль. Подарок от факультета, на тридцатилетие, кажется. Габриэль Евгеньевич сразу же задвинул его подальше, как он поступал со всеми неудобными напоминаниями. Как бы хотелось, чтобы ни возраста, ни настоящего его имени никто не знал, чтобы можно было все это выбрать по своему вкусу. Пока же получалось только игнорировать. Он знает, что все знают правду, но очень хорошо научился делать вид, что ему плевать. Это тоже непростое умение, и если бы он не видел, как можно на самом деле, думал бы, что это и есть высшее искусство – закутаться в собственный морок, отгородиться им от мира.
Но он-то знал, что бывает иначе. Что все возможно, если очень сильно поверить. Только один человек так мог. Он творил из послушной, как глина, действительности химер, неотвратимо притягательных издали, страшных, если подойти поближе. Габриэль Евгеньевич покупался на этот обман. Зачарованный, всякий раз поддавался чужой воле, и всякий раз, заглянув в глаза чудовищ, отшатывался в ужасе.
В первый раз было просто больно, и боль в перерезанном запястье помогала на время отвлечься от другой, куда более сокрушительной боли. Потом была больница, лекарства, которые не помогали, скандал на кафедре и месяцы, проведенные в башне, взаперти.
Второй раз случился, когда он наконец привык улыбаться ему так же, как и остальным сотрудникам кафедры. Здороваться по утрам, обсуждать расписание. Проходить мимо, не оборачиваясь, и на лекциях не задерживать взгляд на мальчике, который теперь просыпался в его постели.
Сережа возник тогда на пороге, мокрый насквозь, очень пьяный и очень несчастный. Путано объяснил, что скоро, кажется, пропадет надолго, что устал от Университета, что это, наверное, правильно, вот так… Кажется, просил прощенья, но это было уже неважно, потому что руки сами потянулись отвести от лица мокрые пряди, погладить по щеке.
Больно было потом, и с этой глухой, изматывающей болью, как оказалось, можно было даже жить. Если спрятать подальше ключи.
В несчастливый третий раз больно почти не было. Только очень-очень холодно и страшно. Страшно было говорить «наигрались» и видеть, как из зеленых глаз утекает лихорадочная веселость, страшно было возвращаться в пустую бедроградскую квартиру. Пить горький кофе, ложиться в холодную огромную постель и смотреть ослепшими от слез глазами в темноту.
Максим, терпеливый и преданный, вернулся, но стал каким-то далеким и спокойным. Целовал рассеянно и все пытался что-то спросить. Вот и сейчас он ушел на работу, а незаданные вопросы повисли в воздухе, ядовитые и ненужные.
Габриэль Евгеньевич побрел обратно в спальню, безуспешно поискал в тумбочке савьюр, но с полки выпали только смешные разноцветные сигареты. Воспоминания впились колючками.Табачный дым с тенью цветочного запаха забрал и их вместе с тревогой и страхом. Потрескивая, прогорала разноцветная бумага, и дым плотными завитками поднимался к балдахину.
Максим не любил, когда он курил в спальне, Максим стал часто раздражаться по пустякам. Ему нужны объяснения, слова. Но слова не помогают, они непослушные, громоздкие, они запутывают еще больше. Слова однажды раздавят их, закроют собой то, что есть на самом деле.
А Максим злится, не понимает.
Не злись на меня, прости.
Я бы с радостью ответил тебе, если бы мне не было так страшно.
Огромное количество челленджа, потому что канон очень визуальный и материальный.
Мои любимые перстни, которые у половины вызывают зависть, у второй половины - баттхерт.
Рейтинг: R
Размер: 238 Кб
Количество: 4
Предупреждения: каноничный мат
читать дальше
Мой коронный парижский чай. Прилагаю рецепт и фотки, которые мне самой страшно нравятся. Тренировала на них предметную съемку.
читать дальше Ингредиенты
Сок апельсиновый — 135 мл
Чай черный — 135 мл
Коньяк — 2-3 ст. л.
Лимон — 1/2 шт
Сахар (по вкусу, можно заменить мёдом)
Орех мускатный (щепотка)
Приготовление
1. Заварить чай.
2. Поместить чай, апельсиновый сок и цедру половины лимона в кастрюльку и почти довести до кипения, но не кипятить.
3. В бокал для сервировки добавить мёд или сахар и коньяк.
4. Добавить горячий чай с соком, все перемешать. Посыпать мускатным орехом.
И напоследок косплей самого "моего" персонажа из всего канона. Слабая компенсация за то, что нигде не получится поиграть.
Огромное спасибо Крылатый за съемку и обработку.
"Чтобы душа просила неба или революции, земных проблем недостаточно, тут следует дождаться вдохновения.[ ]— Будьте поэтом до конца и скажите ещё, будто для вдохновения требуется муза"
@темы: пёсийдвор, чумавбедрограде, в этом посте присутствует мое лицо
-
-
21.12.2014 в 04:50-
-
21.12.2014 в 06:00-
-
21.12.2014 в 16:15-
-
21.12.2014 в 16:46